Мы, свидетели и участники двадцатилетнего унижения России, слишком хорошо знаем, что, сколь бы ни были катастрофическими экономические итоги советской власти, как бы убийственна ни была для СССР и затем России агрессивно-невнятная смесь национальной политики, главным инструментом нашей капитуляции была именно дипломатия, каста государственных служащих, в наименьшей степени связанная с жизнью своей страны и жертвами ее народа.
На Старой площади Москвы вот уже 120 лет стоит часовня-памятник тысячам русских воинов, 130 лет назад пожертвовавшим жизни в бою под болгарской Плевной, и выжившим. Последние пожертвовали на эту чугунную часовню свои гроши. Когда эта часовня возводилась, все политические результаты кровавой и победной русско-турецкой войны 1877-1878 годов за освобождение Болгарии были уже безвозвратно потеряны русской дипломатией и на Балканах, и в самой Болгарии. Это памятник славы русского оружия и поражения русской дипломатии. Потому он лишен помпезности и не любим пропагандой.
Когда Россия только еще начала побеждать в августовской войне 2008 года, единственным содержанием которой была защита осетинского народа и вместе с ним - защита себя самой от резни, подготовленной, профинансированной и совершенной шакалами "европейских ценностей", каждый русский человек, в чьем историческом и культурном сознании живы 1878 год и его трагический доброволец Всеволод Гаршин, спрашивал себя: что теперь будет и с этой победой?
После 1878 года были дипломатическая капитуляция на Берлинском конгрессе, уничтожившая большую часть плодов победы, ступор и конец Великих реформ, растущее разочарование левых, правых и центра, поиск выхода в "диктатуре сердца", 1 марта - убийство монарха и, на следующий год после открытия памятника Плевне, самоубийство Гаршина.
В русском историческом сознании слишком живы все эти итоги войны за освобождение Болгарии, чтобы оно не сравнивало их с войной за защиту и освобождение Южной Осетии, с итогами признания независимости Абхазии. Мы, свидетели и участники двадцатилетнего унижения России, слишком хорошо знаем, что, сколь бы ни были катастрофическими экономические итоги советской власти, как бы убийственна ни была для СССР и затем России агрессивно-невнятная смесь национальной политики, главным инструментом нашей капитуляции была именно дипломатия, каста государственных служащих, в наименьшей степени связанная с жизнью своей страны и жертвами ее народа. Эта капитуляция сформировала такие внешние условия новой России, которые не только идейно и территориально поставили ее на грань выживания, но и функционально почти лишили ее права на самозащиту, ultima ratio любой политики.
Но и эти последние, в условиях недавней России едва ли не равные смелости кролика, припертого к стене, "кроличьи" аргументы самоотверженной самозащиты - только начало ежедневной мучительной работы, столь мало любимой русскими бюрократами, готовыми героически умирать, но крайне мало способными мужественно жить. Мы боимся, что русская дипломатия в очередной раз принесет победы своей армии и страны в жертву своему "европейскому" комфорту. И Плевна станет памятником новым "победам".
***
Мучительный блеск постсоветской бюрократии, немым стадом дожидавшейся политической воли лидеров страны к элементарной самозащите, слишком памятен нам из августа 2008 года. Пока год за годом, в пятидесятикратном увеличении только прямых военных расходов Грузии, на Россию надвигалась большая кавказская катастрофа, перед лицом которой почти любое решение было наихудшим - и отступление с Кавказа на Волгу и Дон, и демонстрация силы без ее применения, - почти не было бюрократических голосов, которые бы хоть отчасти резонировали с общественным предчувствием катастрофы. И общество не может не видеть, что единогласный бюрократический хор прозвучал не тогда, когда президент, премьер, армия и русское общество начали войну за Осетию и Россию, а лишь когда победа стала фактом.
Бюрократический хор остался хором, а не системой мужественных усилий. Иначе август и сентябрь 2008 года не стали бы временем беспрецедентного мемуарно-медийно-аналитического бенефиса первых лиц государства, Медведева и Путина - первых лиц, а не государства. Иначе не пришлось бы им лично, а не десяткам ведомств и тысячам специально обученных чиновников, - в нарушение привычной и для Запада, и для России меры откровенности и дозы присутствия, - эксклюзивно выступать едва ли не перед всеми разновидностями аналитической мысли, СМИ, корпораций. Торговать таким эксклюзивом, вступать в игру с такими джокерами, - разумеется, беспроигрышная стратегия для мелких игроков административного рынка.
Вот только на следующий день она превращается в полууспешную тактику просвещения лидером страны уже не корпораций, а каждого немецкого дурака с телекамерой, чьи фаршированные "европейскими ценностями" мозги хорошо дополняются европейской телецензурой. Что поделаешь? Там, где бюрократический хор сменился бюрократической Плевной, эта инфляция безальтернативна.
***
Адвокаты Сталина всегда испытывают неудобство перед лицом миллионных жертв сталинского СССР. И напротив, хорошо чувствуя эту кровь и проводя прямую аналогию между советским, сталинским и русским, шакалы "европейских ценностей" уверенно соревнуются в подсчетах все большего числа жертв: 5, 10, 20 миллионов жертв голода, 15, 50, 70, 100 миллионов "жертв русского коммунизма"... Бесчувствие к смерти, по железной логике массовой культуры и пропаганды, уже выродилось в инфляцию морали и права. Именно поэтому в единый подсчет "жертв сталинизма" какой-нибудь польско-французский интеллигент, не дрогнув, включает советских людей, погибших в бою против Гитлера и даже - уничтоженных Гитлером в плену. Именно поэтому для них убийство по национальному признаку одного миллиона человека - геноцид, камлание и каждение, а такое же убийство одной тысячи - повод для "терминологической дискуссии".
Вынужденное самопожертвование советского народа на полях Великой Отечественной войны, конечно, - не "преступления советской власти" (которой и без этой войны во всей будущей человеческой истории придется вымаливать баланс зла и справедливости). Но глубоко аморальны усилия адвокатов Сталина, поклонников Жукова и т.п. изобразить командирскую некомпетентность штыковых атак, презрение к "лагерной пыли", готовность покрыть поля боя миллионами до сих не похороненных солдат - "жертвенностью" народа. Морально несомненная жертва народа - не оправдание власти. Посылая на смерть и страдание, каждый человек сам разбирается со своим Богом. Но чем больше за каждым решением жертв, тем меньше простора для оправдания. И чем более напрасными стали эти жертвы, тем меньше оправдания тем, кто не смог защитить то, ради чего они были принесены.
Геноцид, пережитый осетинским народом на пути к самоопределению, - не оправдание той дипломатии, что в хороводе шакалов, ведущих терминологический спор, не может защитить эти жертвы от инфляции и предательства.
НОВОСТИ
